ХОТЬ РАЗ

Мы боимся - мы делим - дробим
Наш восторг пред возникшей картиной.
О, хоть раз я хочу быть любим
С беззаветностью - пусть хоть звериной!

Хоть звериной, когда неземной
На земле нам постичь невозможно.
Вот, ты чувствуешь? Сладко со мной?
Мы не бледно забылись, не ложно.

Утомившись, мы снова хотим,
Орихидейным подобные чашам.
Мы с тобою весь мир победим,
Он возникнет чарующе-нашим.

Ты качаешься в сердце моем,
Как на влаге - восторг отражений.
Мы с тобою весь мир закуем
Красотою змеиных движений!

Константин БАЛЬМОНТ

Платон в любовных отношениях делил влюблённых на две категории: гедоники и эротики. Те, что в любви ищут полного блаженства лишь для себя - безусловные гедоники. Находящие то же блаженство через доставление полного блаженства своей возлюбленной были эротиками и именно эту категорию любви он считал наиболее полноценной. Будто любовь бывает иной, но не будем спорить с мудрецом, грань тут эфемерно тонка да и иметь в виду я хотел бы именно любовь, а не её бессмысленные суррогаты вроде нынешнего секса, которого и в природе-то не существует: только в испорченных мозгах, где по Преображенскому - разруха.
В Бальмонте потрясает то, что для него любовь всегда - МЫ. Не только в смысле двое возлюбленных; эка невидаль, скажете вы, забыв про всякие любовные "треугольники" или такое извращение как "шведская семья"; бисексуалы и гомо тоже выпадут у вас из поля зрения; нет! После естественного арийского матриархата роль женщины тысячелетиями была чудовищна; у европейцев зависима или лицемерно (не берём исключение - титанов духа) ей преклонялись, унижая. Даже Пушкин не избежал этого, отводя женщине пассивную роль. Его Татьяна вовсе не пример действия, а романтический порыв деревенской дурёхи, а после - это жертва предрассудка, хоть я её очень люблю.
И вдруг - Бальмонт! С какой широтой и шедростью души яростно призывает он женшину быть свободной в любви (не путать со свободной любовью), творить, быть равноправной, а то и главной доминантой затеянного им очередного вихря чувств и ощущений, ярости и нежности. Любви-и-и...

Белый лебедь

Белый лебедь, лебедь чистый,
Сны твои всегда безмолвны,
Безмятежно-серебристый,
Ты скользишь, рождая волны.

Под тобою - глубь немая,
Без привета, без ответа,
Но скользишь ты, утопая
В бездне воздуха и света.

Над тобой -Эфир бездонный
С яркой Утренней Звездою.
Ты скользишь, преображенный
Отраженной красотою.

Символ нежности бесстрастной,
Недосказанной, несмелой,
Призрак женственно-прекрасный
Лебедь чистый, лебедь белый!

Константин БАЛЬМОНТ

После испытаного здесь напряжения первых дней погружения в Гиперборею, что относилось, конечно более к царевнам, мы , наконец, втянулись в неповторимый ритм жизна Гипербореи. За первые четыре дня подъёма нашего по милушке Афанасии случились два события: первая пещера и баня. Кроме того был первый в моей жизни хариус, пойманный собственной рукой во время перекуса на редком для Афанасии плёсе, когда решили к берегу не приставать. Благо травник в термосе заваривали для таких случаев: при сплаве по большим рекам плёсы среди болот по десяткам километров, когда негде пристать – не редкость. Здесь иное: тихая вода была коротка, но уж больно чистое случилось место. Так и веяло благостью тысячелетий от покрытого сосновым бором откоса крутой горы. Речка тихо млела в тени нависшего уступом кряжа, да ещё радовала глаз семья лебедей – совсем ещё желторотые птенцы и их родители.
– Какие милые пушистики! – Натка восторженно всплеснула руками и чуть не выбила кружку из руки Николы, – ну так бы и расцеловала.
Между тем мама-лебедь учила детишек нырять, а папа тут же ловил малька, кося глазом в сторону лодок, катамараном дрейфующих по плёсу.
Озорство буйной, только что полученной силы разума, вдруг охватило меня неведомым ранее восторгом Творца кудес! Я строго сдвинул брови. Нос уткнул в верхнюю губу, а нижнюю дудой выпятил вперёд и вверх наподобие клюва, горлом издал утробный клёкот…и исчез. Вместо юного волхва перед птенцами был сам двойник папаши-лебедя: вытянутая вперёд шея над отведёнными назад плечами-крыльями, хитро скошенная вбок голова с одиноко смотрящим подозрительным глазом. Сходство было поразительное: принц Лоэнгрин в образе лебедя. Я ещё раз издал клёкот, малыши замерли. И... под негодующий гогот матери порскнули прямо к лодкам. Настоящий папа-лебедь лишь глянул на шалунов и резвящегося принца… и нырнул за очередной рыбкой. Увидев реакцию главы, успокоилась и мать.
У лодок малыши засомневались, но я издал губами шипение и погрузил голову в воду. А когда голова вновь оказалась над водой, между губ трепетал хвостик рыбки! Всё, это была последняя капля! Мгновение, и самый шустрый уже тянул хвостик к себе, а я шутливо сопротивлялся: дразнил. Потом я кормил других осмелевших малышей с губ наподобие того, как кормил в детстве сизарей. Влах с другого борта таскал для царевен сачком малька, а те кормили им стайку – тоже с губ. Никола в сторонке жужжал камерой, и всем было, ну прелесть, как хорошо! Перекус затянулся, детвора вскоре уплыла на призывный клич матери, а девы всё не могли уняться, ахали и сюсюкали. Под эти ахи и охи я закинул мелкую блесну на щурёнка или окушка – в вечерний приварок к пакетному супу, как делали, и успешно, ещё на Ловозере. А вынул приличного хариуса, которого здесь просто быть было не должно: его место в стремнине и на порогах, а не на плёсе, пусть и не стоячем. Поскольку я только собирался половить эту волшебную северную форель при удобном случае, то воспринял происшедшее как маленькое чудо, а забавы с царскими птенцами - естественными и приятными. Девочки думали иначе, своего Лоэнгрина обожали, что не мешало иметь свою точку зрения: лебеди – вот чудо, а какой-то там «карась» – блажь. Впрочем божественную скоросолку из хариуса, натёртого солью и полежавшего четверть часа, – юные лебединые девы, сиречь будущие Валькирии, ели явно с удовольствием. Вдруг Ната умолкла на полуслове и подняла руку с браслетом. Глаза у змейки пульсировали багрянцем…

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ ФЕИ

Детка, хочешь видеть Рай?
Все забудь и засыпай.
Лишь храни мечту свою,
Баю-баюшки-баю.

Ты - устала, отдохни,
В Небе светятся огни.
И лампадка говорит:
Спи, малютка. Небо спит.

Баю-баю-баю-бай,
Потихоньку засыпай.
Что увидишь ты во сне,
Расскажи поутру мне.

Ты увидишь светлый Рай,
В нем цветы себе сбирай.
Будем вместе мы в Раю,
Баю-баюшки-баю.

Константин БАЛЬМОНТ, "Фейные сказки"

Вот вчера нам с Феей и феечкой маг наш снежно-ледовый вальс сотворил и я постарался соответствовать. Поскольку мы с ним запросто, он решил пошалить и сегодня, думая,верно, что уж колыбельную я не осилю. Да вот же она: надо только феечку свою любить так, как он уповается нежной любовью к своему дружочку. Господи, как же мне славно в этой милой кампании: всё покрывается арабесками паутинных смыслов потаённых анимаций и ты кружишь феечку среди них в снах её чистых до утренней зари. Ну, а дале? А там и лучик сквозь штору и феечка-лучик с счастливой улыбкой улыбается: "Мил дружок приснился мне". И будет на милом личке улыбка блуждать целый день, безотчётно даря окружающему миру радость. Ра-а-а-адость!

КАК ПРИЗРАК

Я прихожу, как призрак, я ухожу, как тень,
Я полон тайн, как вечер, я весь огонь, как день.

Ты мне была желанна всего один лишь миг,
Но вдруг воскрес - так странно - в моей душе твой лик.

Я был тобою счастлив, ты мне была близка,
Мы были вне пределов, мы были два цветка.

И ты едва ли знала, что ты была моей,
А мне шептали мысли: "О, как ты счастлив с ней!"

Твой дух светло-прозрачный весь погружен был в сон,
А мой, нежней, смелее, был в этот сон влюблен.

Я твой опять, бесплодно. Смотри, как нежен день.
Я вновь пришел, как призрак, я вновь уйду, как тень.

Константин БАЛЬМОНТ

Неожиданным, загадочным и нежным предстаёт Бальмонт перед нами в этой миниатюре. Кто не читал его волшебных переводов, тот будет, пожалуй, удивлён подобно Шелли. "Я ли это писал?" - воскликнул он, услышав перевод своих лирических творений на слух. И признал, что на родном языке они звучат несколько грубее. "Это Бальмонт сделал их такими," - тонко объяснили ему. Мы знаем Бальмонта страстного, загадочного, восторженно-влюблённого или ироничного, но вот таким, наполняющим Символ живым и нежным потаённым смыслом, видим мы редко и тем ценнее эта моя находка среди давно прочитанного, воспринимаемая раньше как шалость и дань символизму и неожиданно открывшая для меня в нужное время и в нужном состоянии души новую живую грань творений менестреля любви. Как он хорош здесь, сказка-а-а...

СОЛНЕЧНЫЙ ЛУЧ

Свой мозг пронзил я солнечным лучом.
Гляжу на мир. Не помню ни о чем.
Я вижу свет и цветовой туман.
Мой дух влюблен. Он упоен. Он пьян.

Как луч горит на пальцах у меня.
Как сладко мне присутствие огня.
Смешалось все. Людское я забыл.
Я в мировом. Я в центре вечных сил.

Как радостно быть жарким и сверкать.
Как весело мгновения сжигать.
Со светлыми я светом говорю.
Я царствую. Блаженствую. Горю.

Константин БАЛЬМОНТ

После почти смерти жизнь восторженно вступает в свои права. И снова любовь, потому что... Не надо этих потому: без неё жизнь или пуста или ещё только подготовка к жизни, которой ты не узнаешь, пока не полюбишь. А потом тот, кого ты любишь, дарит тебе гимн любви из тех далёких запасников, куда ты и не забредал раньше. И вдруг вот что-то толкнуло, и заглянул-то в пол глаза...и замер. Снова маг Бальмонт наворожил, точно в душу глянул. И она запела; поют пальцы, которые бегут по клавишам; поёт окружающий мир. Потому что это обязательно прочтёт мой любимый лучик и тихо улыбнётся двум чудакам, так любящим любовь: Бальмонту...и мне...

ПЛАМЯ

Если пламя голубое
Ты зажжешь на алтаре,
Вас, лелейных, в храме - двое,
И лицо свое живое,
Весь сияя, как в заре,
До лазури наклоняя,
Оттеняя ту зарю,
Пламя синее впивая,
Бог вещает: - Я горю,
Я с тобою, земножитель,
Мой молельник, мой святитель,
Я с тобою говорю.
Если ты зажег молитву,
Искры в пляску устремил,
На горячую ловитву
Я схожу под звон кадил.
И ловлю я это пламя,
И вздымаю дым как знамя,
И вдыхаю жар души,
Этот синий-синий ладан.
Миг загадан и разгадан
К светлой цели поспеши.
Что задумал, то случится,
Счастье - верное твое,
Ибо синий пламень длится,
Выпрямляясь как копье.

Константин БАЛЬМОНТ, "Зарево зорь"

Бальмонт из всех стихий выделил для себя огонь и воду навсегда. Я уже касался здесь этой неистребимой потребности кудесника соединять две стихии мира в божественной стихии третьей - любви. И, как арийский волхв, объединяет он волшебным образом эту многогранную вязь мира в арийскую четверицу здесь, в этом языческом камлании, напоминая, что огонь несёт в себе архаическую четвёртую ипостась Мира - древнее знание. Не в воде, откуда пытаются вывести родословную человека дарвины и прочий околонаучный мусор, посягающие на истину. Человек - порождение огня, огня Вселенского, космического, то холодного и величественного в межзвёздных просторах, то протуберанца страсти, когда звёзда обнажает свою суть жертвенным разъятием в термоядерной топке Пуруши-Праджапати голубого сияния сверхновой. Не такова ли и любовь, способная соединить всё в женщине, праматери Рода нашего, Матери-Сва или Живе? А коли маг смело добавляет в это буйное ликование жизни сакральные образы океанической бури-спокойсвия и божественно чистой прозрачности слияния небесной и водной стихий в Первозданность трансцендентности, непознаваемости до нового разъятия, то вот вам и всё Коло сансары этого безумно-прекрасного творения бога-Брахмана и твоей, человеческой сути бога - Атмана или равновеликого "Я". Так и только так понимает Православие ариев и вышедшее из него Православие Апостолов твою и Его бого-человеческую суть Творца земного рая в мире и в себе. Остальное - от лукавого...и длится в веках пламень, выпрямляясь как копьё. Пронзившее лучиком света разума вечную истину-змея!

Всем тем, в чьих глазах отразились
мои зори, отдаю я отсвет их очей

В ЗАРЕВЕ ЗОРЬ

С сердцем ли споришь ты? Милая! Милая!
С тем, что певуче и нежно, не спорь.
Сердце я. Греза я. Воля я. Сила я.
Вместе оденемся в зарево зорь.

Вместе мы встретили светы начальные,
Вместе оденемся в черный покров.
Но не печальные - будем зеркальные
В зареве зорном мерцающих снов.

Константин БАЛЬМОНТ, "Зарево зорь"

Вот и явился нам Бальмонт не солечный, лунный и огневой, а - зоревой. И снова несёт нам любовь. Ах! Как хороша она на заре, в поле и на берегу реки, на сеновале и в святая святых, спальне любви. В ней нельзя без умильного трепета глядеть, как предмет твоего нежного обожания, с губками, припухшими ото сна и ночных поцелуев, с паволокой взора меж сном и явью, который вдруг становится осмысленным и, подобно тому, как в окне разгорается заря, в глазах любимой разгорается томительная страсть и губы уж сами раскрываются тебе навстречу, и нежная рука... Полно, все изведали этого утреннего томного безумия тягучих как вечность мгновений и той неутолимой, особой в своей медлительности нежности, на которую порой не хватает времени и терпения в ночном лихорадочном порыве страсти исступлённых жарких объятий и искусанных губ. Утренняя любовь нежна как заря и прелестна, как песня соловья. А-ах....

МИР

Как каждый лист, светясь, живет отдельным
Восторгом влаги, воздуха, тепла,
И рад, когда за зноем льется мгла,
Но с древом слит существованьем цельным, -

Так я один в пространстве беспредельном,
Но с миром я, во мне ему хвала,
Ему во мне поют колокола,
Через него я стал певцом свирельным.

В течениях причинностей плыву,
Как степь плывет под ветром ковылями.
Молюсь в ночах в многозвездистом храме.

Пью жадными глотками синеву.
И ствол растет из звезд, умножен нами,
Любовью, делом, подвигом, и снами.

Константин БАЛЬМОНТ

Мир в гимнах-сонетах Бальмонта предстаёт перед нами извечной загадкой красоты и непостигаемости. И он же помогает нам постигнуть его, являя разные его тайны так просто, будто они были открыты ему Всевышним, сделавшим его посредником меж сотворённым твтворцом-человеком и Собой. И Бальмонт тут - на высоте! Через ведическое знание передаёт он нам арийское понимание единства и недуальной двойственности мира и тут нет противоречия. Есть я - есть мир, иначе - мира нет. Такое вот единство множества приготовил нам Господь и купаясь в многообразии оттенков и смыслов мироздания, мы никогда не забываем о его единстве, творя его в себе "любовью, делом, подвигом, и снами".

В безмерном Всё

В безмерном Всё я только быстрый атом.
Но нет меня, — вселенной в Мире нет.
Вселенных — тьма. И свежим ароматом
Цветут цветы бездонность пышных лет.

В безмерном Всё я малая былинка.
Но нет меня, нет в Мире красоты.
Безумец! Знай, что в должный миг снежинка
Лавину сбросит с высоты!

Константин БАЛЬМОНТ, "Литургия красоты"

И далее будут в почётном карауле сопровождать арийский венок "Золотой обруч" арийские же гимны и напевы великого мага красоты и любви. Если бы мне предложили коротко изложить суть 1028 гимнов Ригведы, я бы не задумываясь предложил эту ошеломительную разгадку Вселенной несколькими словами. И пусть не будет наполнена она гимнами мудрецов rishi с услышанными свыше гимнами sruti о мировом теле Пуруши-Праджапати, но главная мысль всех Вед, араньяков, Упанишад и Веданты выписана алмазом души мага на витраже мозаики арийского Космоса: Я-Брахман, нет меня - нет и блистающего мира. Совсем...Пока я снова не развоплощусь в пылинку-атмана...
Наши великие "серебряные", будучи все певцами любви, касались порой, как, например, Северянин ипостаси огня этого божественного чувства. И пусть сегодня тем, у кого достанет терпения пройти по всем ссылкам, получат в награду блистающий праздник всего лучшего, что создал маг любви. Я бережно всё собрал, нанизывая на огненно-золотую нить все самые прекрасные жемчужины ожерелья любви Бальмонта.
Наслаждайтесь, а я, напитавшись пылинкой мироздания божественной сущности Брахмана, продолжу эту ворожбу...

ОНО ПРЕКРАСНО

Оно прекрасно ласкою привета.
Всегда слепые смотрят на него.
И чувствуют. И любят. Оттого,
Что в нем огонь есть нежный, кроме света.

Оно в сознаньи расцвечает лето.
Кто счастлив здесь, он счастлив чрез него.
Лишь им живое в мире не мертво.
Лишь с ним мечта рубинами одета.

Я опускаю веки и смотрю.
Я вижу. Сказка крови бьется ало.
В моих глазах я чувствую зарю.

Какое слово в Вечность побежало?
Я с тем, пред кем не властны яд и жало.
От Солнца к Солнцу я свечой горю.

Константин БАЛЬМОНТ, "Сонеты солнца, мёда и луны"

Уж почти неделю ярится в самые короткие дни года Карачун Солнца. Древнее коло начинает свой новый разбег в изумрудной скрижали бытия, двери в Навь распахнуты настежь: познавай ВЕСЬ мир, а не только его вербальное коло - если хватит только духовной отваги. И как тут без сумасшедшего зимнего апофеоза умирающего и возрождающнгося божественного светила?! Никто не возносит молитвы на Запад: там прошлое последней убогой механической цивилизации. Все с надеждой и покаянием, восторгом и светлыми мольбами к Нему, обращают лики, возможно ещё недавно орошаемые слезами горестей, а теперь слезами восторга и надежды на Восток. Бальмонт большую часть этих сонетов и писал на Востоке. В Индии он пробыл пол года, познавая тайны арийской Традиции, и позже в Египте - мистерии Элефанта и Элора: древнее знание Халдеи, сохранённое египетскими жрецами Гизы и Мемфиса. Отсюда этот сонет-гимн, отсюда присутствие Солнца в его поэзии везде и всегда, навека во всей Вселенной, особенно в экстатических любовных откровениях. "Будем как Солнце", сборник сонетов, написанный в 1904 году, не посмела тронуть даже цензура, хотя он и высказывал сильные опасения в письме к Брюсову. И вот снова Бальмонт перед нами, блистая напевом жреца Солнца и Луны, весь пронизанный светом любви и таланта и щедро дарящий нам лучшее своего сердца! Вели-и-и-ик....

ТРИ ПЕСЧИНКИ

"Что можно сделать из трех песчинок?"
Сказала как-то мне Фея вод.
Я дал букетик ей из былинок,
И в трех песчинках ей дал отчет.

Одну песчинку я брошу в Море,
Ей будет любо там в глубине.
Другая будет в твоем уборе,
А третья будет на память мне.

Константин БАЛЬМОНТ

Ах, как любил Бальмонт дарить на память. Вся память моя унизана ожерельями его даров волхва: не собираешься запоминать, так, прочту пожалуй для настроения, а оно цзынь! и уж на "серебряной" паутинке памяти и всегда отзовётся в нужный миг. Вечной благостью поражает эта щедрость души мага любви. Вот и тут у него - чудно даже, а каждая песчинка серебряная песней поётся и любовь твоя начинает звенеть на тот волшебный лад, который обещает долгую память всех твоих песчинок. Сча-а-астье...

СОНЕТЫ СОЛНЦА

Сонеты солнца, меда и луны.
В пылании томительных июлей
Бросали пчелы рано утром улей,
Заслыша дух цветущей крутизны.

Был гул в горах. От солнца ход струны.
И каменный баран упал с косулей,
Сраженные одной и той же пулей.
И кровью их расцвечивал я сны.

От плоти плоть питал я, не жалея
Зверей, которым смерть дала рука.
Тот мед, что пчелы собрали с цветка, -

Я взял. И вся пчелиная затея
Сказала мне, чтоб жил я не робея,
Что жизнь смела, безбрежна и сладка.

Константин БАЛЬМОНТ

"Сонеты солнца, мёда и луны". Так называется у Бальмонта целый чудный сборник ослепительно-прекрасных сонетов. Я давно неровно дышу к этой тонкой поэтической форме, коментировал венки Волошина и Иванова, исследовал здесь историю появления сонета в поэтическом пространстве, сердце стучит особым стуком, как только услышу я ритмическую ворожбу сонета. Но тут, в самоцветных щедрых высверках Бальмонта ты погружаешься в такие блистающие россыпи ритма и символа, смыслов и музыки стиха, что дух захватывает! Сонет форма строгая, но как же прекрасны наши "серебряные", сумевшие извлечь из классического строя такие феерические откровения Любви и Жизни. Вот уж где вольную твою восторженную душу унесёт вихрем межзвёздным или убаюкает нежным вечерним бризом, а дух твой мятежный уймётся вдруг меж красы неизбывной серебряной, среди которой вдруг ощутишь ты себя и твореньем Его и Творцом.
Такие они - "серебряные"...

О, женщина, дитя, привыкшее играть
И взором нежных глаз, и лаской поцелуя,
Я должен бы тебя всем сердцем презирать,
А я тебя люблю, волнуясь и тоскуя!
Люблю и рвусь к тебе, прощаю и люблю,
Живу одной тобой в моих терзаньях страстных,
Для прихоти твоей я душу погублю,
Все, все возьми себе - за взгляд очей прекрасных,
За слово лживое, что истины нежней,
За сладкую тоску восторженных мучений!
Ты, море странных снов, и звуков, и огней!
Ты, друг и вечный враг! Злой дух и добрый гений!

Серия сообщений "СТИХИ 2 часть":

Часть 1 - стихи Не дай вам боже...
Часть 2 - елочка
...
Часть 38 - Вероника Тушнова Я пенять на судьбу не вправе
Часть 39 - Поздно.К.Бальмонт
Часть 40 - Константин Бальмонт. О,женщина...

Я когда-то был сыном Земли,
Для меня маргаритки цвели,
Я во всем был похож на других,
Был в цепях заблуждений людских.

Но, земную печаль разлюбив,
Разлучен я с колосьями нив,
Я ушел от родимой межи,
За пределы - и правды, и лжи.

И в душе не возникнет упрек,
Я постиг в мимолетном намек,
Я услышал таинственный зов,
Бесконечность немых голосов.

Мне открылось, что Времени нет,
Что недвижны узоры планет,
Что Бессмертие к Смерти ведет,
Что за Смертью Бессмертие ждет.

Константин БАЛЬМОНТ


Сегодня я изменил режим и, встав с петухами, совершил свой километр с утреца под разгорающуюся зорю. Бодренько принял душ, просмотрел почту, написал кое-что и не кое-что, да и отправился вниз, на кухню. Там оба широченных окна выходят на солнечную сторону и вот Солнце, лениво поднимаясь золотисто-багряным диском в морозном мареве горизонта, вдруг хлестнуло по глазам и нервам таким великолепием вырвавшегося из вязкого рассветного тумана торжества Света, что сразу захотелось к Бальмонту: этим сокровищем души моей, ошеломительным магом любви и тайны, открыть для всех, как себе, нынешний день. Восторг распирал меня, снова обмишулившего болезнь и ощущающего токи сили, вливающейся в моё измученное тело всё менее изнуряющими прогулками под золото осени, первый несмелый снежок и гимны "серебряных". Именно и закончить славный вечерок намерен я на той же ноте, чтобы завтра приступить, помолясь, к продолжению феечкиного венка. И сыскал у него поразительно мудрую вещь.
У Бальмонта крайности граничат порой меж собой, как бы поддразнивая друг друга. То перед нами кудесник любви, то полный штормовых грёз странник, то вот, извольте, - Просветлённый. "Веды на ладони" - так воспринимается этот смелый и решительный набросок мирозданья, как бы предтечу его сакрального венка "Золотой обруч". Трудно предположить, что он слушал самхиты вживую, хоть от этого скитальца и переводчика полумира всего можно ждать. В Индии он провёл достаточно времени, а его умение погружаться в окружающее до полного растворения я отмечал ещё описывая недавно его гиперборейские подвиги. Эдгар По, сам великий мистик, чуть не свалился с коня, когда этот романтический русский с глубоким шрамом, более похожий на карибского корсара, начал на слух переводить его, Эдгара, новый сонет, который По, забывшись, бормотал в седле, раскачиваясь в зарослях chaparra. Веды на слух, конечно, сложнее и глубже, но, уходя от смысла, начинаешь вживаться в их внутреннюю суть первозвука, "услышанного свыше" в начале времени мудрецами риши...и Бальмонтом. Таковы они, "серебряные"...

ВЕТЕРОК ФЕИ

В сказке Фейной, тиховейной,
Легкий Майский ветерок
Колыхнул цветок лилейный,
Нашептал мне пенье строк.

И от Феи лунно-нежной
Бросил в песни мне цветы.
И умчался в мир безбрежный,
В новой жажде красоты.

А еще через минутку
Возвратился с гроздью роз:
"Я ушел, но это в шутку,
Я тебе цветов принес".

Константин БАЛЬМОНТ

Ещё правда не май, но майскую сказку, что приключилась и у меня со своей феечкой, нам сегодня подарил великолепный Бальмонт. Сколько нежности и сколько любви. Душа замирает восторгом неземного бытия, что так возможно пережить, если она к этому готова. Пустите фею в сердце. О! Как славно станет вам,...и ей, нашёптывающей свои тиховейности в ваши сны...

КАК ПРИЗРАК

Я прихожу, как призрак, я ухожу, как тень,
Я полон тайн, как вечер, я весь огонь, как день.

Ты мне была желанна всего один лишь миг,
Но вдруг воскрес - так странно - в моей душе твой лик.

Я был тобою счастлив, ты мне была близка,
Мы были вне пределов, мы были два цветка.

И ты едва ли знала, что ты была моей,
А мне шептали мысли: "О, как ты счастлив с ней!"

Твой дух светло-прозрачный весь погружен был в сон,
А мой, нежней, смелее, был в этот сон влюблен.

Я твой опять, бесплодно. Смотри, как нежен день.
Я вновь пришел, как призрак, я вновь уйду, как тень.

Константин БАЛЬМОНТ

Неожиданным, загадочным и нежным предстаёт Бальмонт перед нами в этой миниатюре. Кто не читал его волшебных переводов, тот будет, пожалуй, удивлён подобно Шелли. "Я ли это писал?" - воскликнул он, услышав перевод своих лирических творений на слух. И признал, что на родном языке они звучат несколько грубее. "Это Бальмонт сделал их такими," - тонко объяснили ему. Мы знаем Бальмонта страстного, загадочного, восторженно-влюблённого или ироничного, но вот таким, наполняющим Символ живым и нежным потаённым смыслом, видим мы редко и тем ценнее эта моя находка среди давно прочитанного, воспринимаемая раньше как шалость и дань символизму и неожиданно открывшая для меня в нужное время и в нужном состоянии души новую живую грань творений менестреля любви. Как он хорош здесь, сказка-а-а...

Солнце жаворонку силу петь даёт,
Он до Солнца долетает и поёт,
Птичка жаворонок - певчим птичкам царь.
На совете птиц давно решили, встарь.

Но решенье птиц не принял соловей,
Он с обидой дожидается ночей.
И как только означается луна,
Соловьиная баллада всем слышна.

Фея молвила: "Чего же спорить им?
Ну и глупые с решением своим.
После утра есть вечерняя заря,
В дне и ночи пусть нам будет два царя".

Константин БАЛЬМОНТ, "Фейные сказки"

Ну вот нет ничего в поэзии, музыке, живописи, равного нашему "серебряному веку". О золотом веке все мы только слыхали, а тут вот оно - дивитесь и наслаждайтесь! И всё в одной стране, в одно время! Явление, доселе невиданное, да и вряд ли способное повториться в таком масштабе. Наслаждайтесь...

ЦВЕТОК

Отчего цветет цветок,
Разгадать никто не мог.
Но цветок всегда цветет,
День за днем, за годом год.

И за годом год, всегда,
Светит вечером Звезда.
И для нас, века веков,
Нет разгадки лепестков.

Но зачем разгадка мне,
Если я молюсь Весне,
Если я в вечерний час
Рад, что вот, Звезда зажглась.

Но зачем разгадка снов,
Если неясен лик цветов,
Если вводят нас цветы
В вечный праздник Красоты.

Константин БАЛЬМОНТ

До чего просто всё случается, когда о Фее пишет Бальмонт. И до чего прелестно читается. Потому что Феи и феечки дарят своим певцам так много, что только собирай и нанизывай на паутинки строк. И если любишь свою феечку, то слова сами бегут к красоте, раскрывая её волшебные грани в цветке, весне,...себе, наконец. И долго ещё остаёшься в ошалении от нахлынувших чувств: жизнь прекрасна, потому потому что никогда не переведутся в ней Феи. Надо олько умень разглядеть. Бальмонт умел...

Среди Зодиаков наш "Золотой обруч" закончил своё магическое коло, но я задолжал вам магистрал: болезнь сыграла злую шутку. Так вот же он!

Красивы блески царственного злата,
Изыскан огнь осеннего листка.
До моря путь - чрез три страны река.
Волнует зов минувшего "Когда-то".

Люблю в весне разливы аромата,
Весна, как степь, светла и широка.
Прекрасней осень. Смерть душе близка.
Что лиц милей, ушедших без возврата?

Как звонок светлый воздух сентября.
Хрустален свист мелькающей синицы.
В амбарах рожь. Душистый клад пшеницы.

Весь лес - в рубинах, в меде янтаря.
Уж скоро глянет иней бледнолицый.
Тот любит смерть, кто прожил жизнь, горя.

Константин БАЛЬМОНТ, "Золотой обруч"

Напомню правило построения венка. К Иванову мы ещё вернёмся полной мерой, но как чуден этот магистрал, являющий в себе целую Вселенную. Есть венки отточеннее, как у Волошина, есть космический разлёт мысли и страсти, как у того же Иванова, но такой истинно русской благости неспешного земного цикла не сыщете вы более нигде. Мало кто знал Бальмонта таким, но вот тут этот титан в косоворотке сумел разом охватить любящим взором всю Великую Русь и подарить её нам во всём великолепии.
Такие они - "серебряные"...

Тот любит смерть, кто прожил жизнь, горя.
Не утаил себя, как раб лукавый, -
Лелея луч внутри светящей славы,
Постиг, что спор с творцом пустая пря.

Какое счастье - расточать, беря
Из житницы, где звери, птицы, травы,
И в миг свой - боль, и в час свой - все забавы.
В деснице быть Верховного Царя.

Лишь сам себе ты облик супостата,
Когда своею краткой волей в бой
Вступить ты хочешь с Волей мировой.

Твоя хоругвь до солнца в высь подъята,
Когда ты явишь цвет цветка собой,
В красивых блесках царственного злата.

Константин БАЛЬМОНТ, "Золотой обруч"

Вот и схлопнулся среди Зодиаков наш "Золотой обруч", в очередной раз напоминая этим последним сонетом богоподобную суть Человека, выраженную в божественных ведах тождеством Атман=Брахман. Арий никогда не отличался смирением и, торжественно поправ стопой Единство, которого достиг на Пути совершенствования себя как дерзкой идеи стать чистым, совершенным и вернуться к парадигме начального существования, он в экстатическом восторге восклицает: "Я - Брахман!" Об этом же последний, блистающий сонет Посвящённого, подхватывающий и подтверждающий провидения киммерийского волхва. И как Веды и их вершина Адвайта-Веданта, так же ставит наш венок в центр мироздания Человека! Дерзость разума, посмевшего во всей полноте постичь "услышанное свыше" (smriti) и донести его в мip (mr) подхвачена эстафетой через Зодиакальные эпохи и донесена до нас двумя титанами своего времени не случайно.
СКОРО!!!