Еще бродил и опьянял вкус первого яблока… Все мы дерзающие, так стремились вырваться, выскользнуть, плыть против течения – неведомо куда – в жизнь, в самую гущу, а потом так растерянно озирались, старались возвратить себе память Дома, бессонными ночами вздыхали о чем-то невозвратном, непонятно когда утраченном. Недоверчивые и уповающие. Призывающие и слабослышащие. Светлыми вспышками сохранившие в себе дни – когда на самой глубине безысходности вдруг находили Покой.

Когда прощали сделавшим нам зло, и понимали, что значит, когда Легко. Когда решались разделить скорбь – до самой горькой ее сердцевины, и имели потом плод целый. И когда не имели ничего, были распахнуты и беззащитны, но так восприимчивы ко всему, чему Ты нас мог научить.

Мы хотели жить хорошо, жить счастливо, все сами, потому, что думали, что сможем. А Ты смотрел на нас и говорил нам о Любви. А мы ее жаждали, но понимали по - своему, и своего отдавать не хотели. А у Тебя любви было много – Ты ее перемешал и выпустил – падать нам под ноги – чтобы мы поднимали и приютили, чтобы берегли. А мы переступали, наступали и искали Любовь.
Вкус яблока давно растаял, впереди только мы сами, а еще дальше и еще выше – как Путь и как Выбор – Твоя Полнота.

Юлия Прозорова "Времена года и сны"

Достает из шкафа июньскую ситцевую рубашку, в которой было так приятно встречать рассвет. Просыпались, когда заря задребезжит где-то вдалеке, за холмом, или вовсе не ложились, прогоняя сон вдохновенным ожиданием утреннего чуда.
Поправляя челку, Лето выдвигает ящик комода, в который мы прятали июльские рисунки. Собирали клубнику, чернику, вишню. Испачкаем руки в ягодной краске и рисуем на белоснежных шершавых листках вишневое солнце, черничные облака и клубничных людей.
Мечтательно вздохнуло мое Лето: вот и полка с августовскими звездами. Наутро после звездопада мы отправились в экспедицию на поиски бедных потеряшек. Они отчетливо ойкали, падая с бескрайнего полотна ночи в мокрую траву и теплое озеро, немного заросшее водорослями у самого берега. А мы нашли их, совсем растерянных, пригрели и оставили исполнять желания.
А вот и зонт. У самого входа на крючковатой вешалке покоится наш с Летом транспорт для счастливых путешествий. Однажды, когда воздушные змеи летали по улицам, а деревья боязливо кланялись наступающей грозе, мы вышли из дома с зонтиком. Стоило только раскрыть его, как земля выпорхнула из-под ног, и нас стремительно понесло вверх, к пушистым облакам. О, они такие мягкие, теплые и воздушные! Мы упали на них, долго хохотали и вспоминали деревенского барашка, шерсть которого совершенно точно сделана из ватного облака.

— Знаешь, а зонтик я оставлю тебе в память о нашей дружбе, — прошептало Лето, натягивая соломенную шляпу на глаза, в которых робко поблескивали хрустальные слезинки.
— Обещаю вспоминать о тебе, когда Она придет в гости. Мы с зонтиком будем гулять по золотистым паркам, грибным лесам и маленьким кофейням. Обещаю, что нарисую тебе Ее портрет облепихой и пришлю в конверте, соберу корзинку грибов и подарю ежам, закажу кофе с густой пенкой и вспомню о наших путешествиях на облака. Мы встретимся еще, я это точно знаю. Ты только не уходи так скоро, посиди на дорожку. На, лови, — я кинула Лету хрустящее яблоко с алым бочком…



На старой скамейке у дома мы с Летом жизнерадостно хрустим сочными яблоками. У Его загорелых ног стоит потертый чемодан. Солнце катится к горизонту, оставляя на небе персиковый след. В воздухе пахнет Ее духами.
— Она близко, слышишь? Шелестит рябиновыми юбками, — сказало Лето, поднимаясь со скамейки.
— Слышу. Ты только смотри под ноги, ладно? Не беги, сломя голову. Осень хорошая, не прогонит, лишь проводит до ворот, правда, — я обнимаю мое загорелое, веснушчатое, такое родное Лето.
До свидания, милое. До самого желанного свидания. Уходи неспешной поступью, сорви по пути желтую кукурузу, сделай пару глотков вечернего насыщенного воздуха. Не беги, смотри под ноги.

© Анна Чуланова

«Бывают люди красивые, но не обаятельные. Значит, душевно бездарные, одна оболочка. К оболочке скоро привыкаешь и не замечаешь, а обаяние побеждает всё…».

Из книги "Короткие гудки"

© Виктория Токарева



«Люди через сто лет будут жить лучше нас». Так говорили Астров, Вершинин, Михаил Полознев, Тузенбах. Видимо, сам Чехов тоже так думал
Через сто лет — это сейчас. Сегодня. Тогда были девяностые годы девятнадцатого века. Сейчас — двадцатого. И что же произошло за сто лет?
Сегодняшний Вершинин выходит в отставку. Армию сокращают. Тузенбахи вывелись как класс. Исчезло благородное образованное офицерство. Соленый вступил в общество «Память». Ирина и Маша пошли работать. Они хотели трудиться до изнеможения? Пожалуйста. Этого сколько угодно.
В Москву не переехать — не прописывают. Только по лимиту.
А мы, сегодняшние, смотрим в конец девятнадцатого века и ностальгируем по той, прежней жизни, по барским усадьбам, белым длинным платьям, по вишневым садам, по утраченной вере."

"Я есть, Ты есть, Он есть "

© Виктория Токарева





И все же....Жизнь придумана не нами, и придумана здорово.....

© Виктория Токарева

Август – нежное и прощальное прикосновение лета...

Удиви меня, август!... Мелодией лунного танца,
Ароматом цветов, полинявшими ситцами троп.
Я хочу вместе с сойками в рощах остывших смеяться
И касаться земли тонкокожей беспечностью стоп.

Наталья Рогова



Август приходит, он ждет от тебя романов — сполна, на разрыв аорты, до нервной дрожи. Он в белой рубашке и пахнет таким Ungaro, который тебе не нравиться ну не может.
Август, конечно, будет твоим приморским, твоим мохито, твоей бесконечной party, он будет кроить купальники на полоски, горячим асфальтом твои босоножки гладить.
Август, конечно, будет. Конечно, будет. Он каждый год случается в это время. Он утром опять тебя поцелуем будит, люби его, но не пытайся ему поверить.
Август — кристаллик льда в ледяном торосе, он научился теплеть, притворяться нежным. Только за ним неизбежно приходит осень.
Это проверенно, девочка.

Неизбежно.

© Кот Басё Светлана Лаврентьева