Старинное письмо, изогнута доска,
От тяжести веков святые темнолики,
В померкнувших глазах страданье и тоска,
Царапины в углу, внизу подтёков блики...
В гостиной на стене, средь разной мишуры,
Фигурок и картин, над зевом граммофона,
Без ризы и лампад, как гость другой поры,
По модной прихоти повешена икона.
Веками перед ней с раскаяньем, с мольбой,
С покорностью в глазах, с надеждой, с упованьем
Крестились истово гонимые судьбой,
Скрепляя шопот свой трепещущим лобзаньем.
Пред ней молилась мать за трёх своих сынов,
Ушедших на врага,- на брань отчизна звала...
И сын пришёл назад... Один на шесть дворов.
И кланялась ей мать и громко причитала.
Пред ней стоял старик. Застыв, смотрел в упор.
Молитвы горький вопль из глаз лился без звуков.
Вернулся с ярмарки? – полусгоревший двор:
Жесток набег татар - ни дочерей, ни внуков.
Ненужной стала жизнь. Задут внезапно свет.
И, глядя на святых, молился он часами
За тех, кто светом был, кого, быть может, нет...
К зиме вернулся внук, отбитый казаками.
Отчаянье и скорбь несли веками к ней.
От просьб настойчивых доска пошла сгибаться.
О злодеяниях шептали правду ей;
И тени на святых вдруг начали сгущаться...
Молящимся она не раз дала в ответ
Утеху в горестях и силу для терпенья.
Кто знает, сколько раз избавила от бед?
Крепила дух людской, рождала облегченья.
Свидетель панихид, молебнов и крестин...
А вы смогли легко, как дань дурному тону,
Средь этой мишуры, фигурок и картин
Повесить, как курьёз, старинную икону?
Игорь Автамонов