На создание картины у Чада Робертсона (Chad Robertson) порой уходит до двух лет. Его творческая лаборатория расположилась в Лос Анжелесе рядом с курятником и, когда он работает, любопытные цыплята заглядывают в открытую дверь его дома. Чтобы вдохновение посетило с утра, Чад выпивает 4 чашки кофе в своем кресле, которому недавно исполнилось 30 и в котором он любил сидеть еще будучи ребенком.

 

 

Картины Чада полны будничных впечатлений и глубокой философии.

 

Пытаясь создать «визуальный образ музыки», Чад использует и воспоминания о своих путешествиях по всему миру, и кадры новостей, привлекшие его внимание, и старые фотографии… Он пишет: «Картинки становятся словами песни или даже предложением. Для зрителя они являются сценарием, рассказывающим историю, и особенно важно, что эта история  – их». Сюжеты его полотен открыты интерпретации. Он не претендует на истину в последней инстанции, но пытается помочь каждому найти ее внутри себя и повседневной реальности.

 

 

Робертсон «держит зеркало» событий и объектов мира, окружающего нас: накладывая свидетельства, фиксируя развитие истории и вечно изменяющей реальности.  Он представляет какофонию происходящего как застывшее мгновение.

 

 

 

 

 

 

 

Под влиянием идеи «бытия над всем» (all-overness), высказанную абстрактным импрессионистом Робертом Раушенбергом (Robert Rauschenberg), Робертсон принимает все «картинки» как равноценные, накладывая их друг на друга слой за слоем, показывая их связь между собой. Это творческая концепция и философия в одно и то же время:  все происходящее в мире одинаково важно, все вместе, все слои сознательного бытия, внешний и внутренний мир одновременно. Как поздние работы Раушенберга развивали аналогию между музыкой и визуальным искусством, так и нарративы Робертсона – «визуальные песни» современного искусства.