Старое пианино расплакалось.
Нажимая на клавиши, слышишь только скрипучее "ля", глухое "до" и слабое "фа". Любой мотив превращается в печальную фальшь грустного пианино.
Кто же его так расстроил? Может быть, юная пианистка слишком сильно давила на белоснежные прямоугольнички, ожидая громкой симфонии? Или толстый кот неудачно прыгнул прямиком на черные?
Скорее всего, в расстройстве пианино виновата старость. Осенью, как и полагается всем на свете, инструмент вспомнил о пролетевших листопадом годах, вспомнил о юноше, которому щедрый отец подарил его, новенькое пианино, пахнущее лаком и свежим деревом, безукоризненно звучащее и мечтающее дарить людям настоящее искусство.
Счастливый музыкант в тот знаменательный вечер собрал в гостиной большого дома всю семью, дорогих друзей и любимого учителя, и наконец показал, чему прилежно учился в музыкальной школе. По лицу мамы текли слезы, отец задумчиво отводил глаза в сторону, преподаватель гордо улыбался, переживая за каждое касание пальцев пианиста по клавишам. А тот всего себя отдавал музыке. Она вливалась в его душу подобно янтарному меду и текла, растекалась по телу сладостной восторженной радостью...
Пианино тяжело крякнуло, закашливаясь от пыли.
Ему припомнилась его следующая хозяйка - старушка с белыми, словно снег, аккуратными локонами. Каждое воскресенье она надевала платье из синего бархата, кружевной воротничок и прикалывала брошь - камею. Надушившись у туалетного столика ароматом из рубинового флакона, она присаживалась на мягкий пуфик, возносила маленькие руки над клавишами, и через мгновение всю комнату заливала чистейшая мелодия. То была "Лунная соната", музыка её сердца. Играя, женщина закрывала глаза, воскрешая в памяти свидание, случившееся весной полвека назад. Хрупкий букет ландышей, летящее, колокольчикового цвета платьице, новенькая солдатская форма. Влюбленные гуляли по парку, надеясь растянуть это мгновение, остаться в нем навечно. Она кормила птиц хлебными крошками, а он читал ей стихи из маленькой толстой книжки. Из открытого окна стоявшего неподалёку дома зазвучала музыка.
«Бетховен!» - завороженно произнес солдат, приобняв девушку, и она почувствовала, как по ее щекам катятся его горячие слезы.
Солнце осветило потускневшие от времени клавиши. Старое пианино услышало, что в дверь позвонили.
«Сейчас меня отполируют и вновь забудут», - подумалось инструменту, как вдруг к нему приблизился пожилой мужчина с сундучком.
Он поднял тяжелую крышку и впустил внутрь пианино свежий воздух и ясный свет.
Инструмент задышал чаще и глубже. Мастер в очках с темными дужками то и дело нажимал на педали, трогал рычаги и вирбели, поправлял фенгеры, утирая пот с морщинистого лба. Наконец, он закончил лечить расстроенное пианино. Настройщик присел на обитый красной материей стул, довольно оглянул инструмент и начал играть.
Никогда раньше в этой маленькой квартирке не звучало подобных звуков. Великая музыка, от первых нот которой замирало сердце, теперь текла из старого пианино свободно и легко, с каждой нотой становясь все душевнее и понятнее каждому сердцу. Из соседней комнаты прибежали маленькая девочка с мамой. Именно для этой юной пианистки родители перевезли фортепиано из бабушкиного дома. София (так звали девочку) замерла от красоты, заполонившей все пространство. Впервые в жизни подлинное искусство было так близко.
Казалось, почтенный настройщик помолодел на несколько десятков лет. Энергия его сердца переплеталась с благодарной песней инструмента, озаряя немолодое лицо вдохновенным светом.
«Ах, сколько лет я не звучало так прекрасно!» - думало пианино, самозабвенно покоряясь музыканту.
Завороженная София поняла и чутко ощутила силу музыки. Она подошла к старому пианино, нежно погладила потертую крышку и тихо прошептала: «Теперь мы будем играть каждый день, я обещаю…»
